Только человеконенавистники, любители поднимать шум по пустякам, способны утверждать, что в то время, когда Гуручорон умирал, его жена играла в карты на женской половине дома. Нет, в действительности она сосредоточенно ела холодный рис с рыбой и пряностями. Услышав, что ее зовут, она выплюнула изжеванные стручки и, отставив блюдо с недоеденным рисом, сердито проворчала:
— Времени не хватает даже на то, чтобы доесть несколько горсточек риса.
Гуручорон умирал. Только что ушел доктор. Брат Гуручорона, Рамканаи, стоявший у изголовья больного, сказал:
— Дада, если хочешь, продиктуй мне завещание.
— Хорошо, пиши, — сказал умирающий ослабевшим голосом.
Рамканаи приготовил перо и бумагу.
— Все свое движимое и недвижимое имущество завещаю законной супруге Шримоти Бородашундори, — произнес Гуручорон.
Рамканаи писал, хотя перо не слушалось его. Ведь он предполагал, что бездетный брат оставит имущество единственному сыну Рамканаи — Нободипу. Хотя братья жили раздельно, жена Рамканаи возлагала большие надежды на дядюшкино наследство. Она даже не разрешила сыну поступить на службу, рано его женила, причем брак этот не остался бесплодным.
Наконец, завещание было готово. Рамканаи дал его брату подписать. В замысловатой закорючке, которую вывел дрожащей рукой умирающий, трудно было узнать имя Гуручорона. Когда, бросив свой рис, на зов прибежала жена, Гуручорон уже был не в состоянии разговаривать — началось удушье. Бородашундори разрыдалась. Те, кто лишился надежд на наследство, оказали, что это были крокодиловы слезы, но вы этому не верьте!
Жена Рамканаи, услышав о завещании, подняла скандал.
— Старик рехнулся! — вопила она. — Имея такого замечательного племянника…
Рамканаи очень считался с женой. Он настолько с ней считался, что иные называли это просто страхом. Но здесь не выдержал даже он:
— Милая, ведь ты с ума не сошла, зачем же так себя вести? Брат умер, но я-то жив, мы обо всем побеседуем в другое время, а сейчас не дело заниматься подобными разговорами.
Когда отсутствовавший Нободип, узнав о болезни дяди, спешно приехал, Гуручорона уже не было в живых.
— Посмотрим, кто теперь устроит кремацию по всем правилам, грозил он умершему дяде, — во всяком случае, я хоронить тебя не буду.
Покойный был взбалмошным человеком и мало считался с общественным мнением. Особенно ему нравилось потреблять такую пищу, которая согласно шастрам считалась самой несъедобной. А если его за это называли христианином, он еще поддразнивал собеседника:
— Ну, уж если я стану христианином, то буду есть говядину!
Таким он был всю жизнь, и нечего было рассчитывать, что он испугается голода который ему придется испытать на том свете, если его не похоронят согласно обрядам. Но Нободип больше ничем не мог ему отомстить. «Пока я жив, — размышлял молодой человек, — я и без дядюшкиного наследства заработаю на пропитание, а вот пусть-ка он попробует на том свете выпросить себе хоть крошку…» У живых людей много преимуществ.
Рамканаи сказал Бородашундори:
— Госпожа, дада передал тебе все свое состояние. Вот завещание. Спрячь его в железный сундук да подальше.
В этот момент вдова, причитая, произносила длинные тирады. Ей вторили несколько служанок. Скорбные вопли женщин разбудили всю деревню. Появление упомянутого выше клочка бумаги нарушило гармонию, и хор расстроился.
— О, какое несчастье, о, какое несчастье! — причитала Бородашундори. — Дада, — перебила она самое себя, — в чью пользу завещание? Наверное, в твою?.. О, кто теперь будет заботиться обо мне? Кто теперь посмотрит
на меня! Прекратите, не кричите все сразу, дайте мне выслушать!.. — прикрикнула, наконец, хозяйка. И затем продолжала: — О, почему я не умерла раньше, и зачем только я осталась жить…
«Да, это случилось, вероятно, по воле злого рока». — Рамканаи вздохнул про себя.
Дома за Рамканаи взялась жена. Как под градом ударов возчика беспомощно стоит бык, попавший с телегой в канаву, так и Рамканаи молча терпел все упреки. Наконец, он грустно промолвил:
— Разве я виноват? Я ведь не Гуручорон.
Жена продолжала шипеть:
— Подумаешь, благородный человек, брат сказал: «Пиши», — он и пишет, ни о чем не думая. Все вы одним миром мазаны!.. Небось тоже собираешься пойти по его стопам, — когда я умру, возьмешь в дом какую-нибудь уродливую ведьму, а моего золотого мальчика выгонишь на улицу. Но можешь на это не рассчитывать, я не скоро умру.
Повествуя о подобного рода несправедливостях, которые в будущем учинит ее супруг, женщина все больше и больше приходила в ярость.
Рамканаи знал по опыту — стоит ему заявить хоть малейший протест против всех этих фантастических обвинений, как буря с новой силой обрушится на его голову. Поэтому он с виноватым видом молчал, будто в самом деле лишил Нободипа наследства, завещал все свое имущество будущей второй жене и умер. И у него не было никакой возможности снять с себя все эти обвинения.
Пока продолжались ссоры между супругами, Нободип советовался с опытными друзьями. Наконец, он сказал матери:
— Я получу дядюшкино наследство, не волнуйся зря. Только нужно отца отправить куда-нибудь на время. Если он останется здесь, ничего не получится.
Мать Нободипа не питала никакого уважения к умственным способностям своего супруга, поэтому она согласилась с доводами сына.
Никчемный, глупый и вредный супруг по настоянию жены был послан под каким-то предлогом в Бенарес. А тем временем Нободип подал в суд, обвиняя Бородашундори в подделке завещания. Та в свою очередь обвинила в том же Нободипа. Нободип предъявил экземпляр завещания в свою пользу, на котором была ясно видна подпись Гуручорона; нашел он и несколько «незаинтересованных в деле» свидетелей.
А у Бородашундори единственным свидетелем был отец Нободипа, и подпись завещателя на ее экземпляре разобрать было очень трудно. Ободрял женщину только живший в их доме двоюродный брат:
— Не беспокойся, я выступлю на суде, найду других свидетелей…
Когда все было подготовлено, мать Нободипа вызвала из Бенареса супруга, и кроткий господин с зонтом и саквояжем приехал домой. Он даже попробовал завести шутливый разговор.
— Ваш покорный слуга прибыл. Каковы будут приказания госпожи? — спросил старик, сложив ладони в знак приветствия.
Жена наклонила голову:
— Ладно, ладно, нечего шутить. Провел столько времени под всякими предлогами в Бенаресе и вдруг вспомнил о нас…
Долго еще супруги заверяли друг друга во взаимном уважении. Наконец, обратились к другим темам. Супруга сопоставила любовь мужчины с привязанностью мусульманина к курице. А супруг отметил, что уста женщин полны очарования, но сердца их подобны острой бритве. Очень трудно сказать, когда именно научился Рамканаи столь изысканному обращению с женщинами.
Между тем совершенно неожиданно для Рамканаи пришло извещение: его вызывали в суд в качествесвидетеля. Озадаченный супруг тщетно пытался понять в чем дело. Но явилась жена и, плача, поведала о том, что безобразная ведьма не только лишила Нободипа наследства, справедливо доставшегося ему от любящего дяди, но еще собирается посадить золотого мальчика в тюрьму… Догадавшись в конце концов в чем дело, Рамканаи решился и громко сказал:
— Что за нехорошее дело вы затеяли?
Супруга отбросила всякое притворство.
— Разве Нободип виноват в чем-нибудь? — говорила она.- Неужели он не получит состояния дяди? По первому слову откажется от него? Но, скажи на милость, что остается делать блестящему, прекрасному, хорошо воспитанному наследнику, если откуда-то прилетела пожирательница глаз, убийца своего мужа, дочь прокаженного и расселась, как дома… Колдовской силой она заставила дядю перед смертью совершить ошибку. Теперь же его чудесный племянник всего лишь старается исправить недоразумение. Ну, разве это несправедливо?
Когда несчастный Рамканаи понял, что жена и сын заодно, он ударил себя по лбу и замолчал. Старик перестал есть и пить. Два дня прошло в посте.
Наконец, наступил день суда. Нободип угрозами и посулами сумел так повлиять на брата Бородашундори, что тот без особого труда дал показания в пользу Нободипа. Победа была уже готова оставить Бородашундори и перелезть на другую сторону, но в это время судья вызвал Рамканаи.
Истощенный от голода старик с трудом встал и оперся о стойки свидетельской скамьи. Его губы и язык пересохли от жажды. Опытный адвокат приступил к сложному перекрестному допросу. Он начал издалека и осторожно, задавая каверзные вопросы, приближался к сути дела. Рамканаи повернулся к судье и умоляюще сложил ладони:
— Господин, я слабый старик. Я не в состоянии долго говорить — скажу коротко. Перед смертью Гуручорон Чокроборти, мой покойный брат, завещал все свое состояние госпоже Бородашундори, своей жене. Я сам писал это завещание под диктовку брата, и тот его подписал. Завещание же, представленное моим сыном, фальшивое. — Тут старика начало трясти, и он упал в обморок.
Адвокат, наклонившись к сидевшему рядом прокурору, удивленно подняв брови, прошептал:
— Вот неудача! Как растерялся человек!
А обрадованный двоюродный брат тем временем побежал к сидевшей дома Бородашундори:
— Старик испортил все дело. Процесс выигран нами благодаря моим показаниям.
— Вот уж, правда, никогда не узнаешь человека. А я-то считала старика порядочным, — проговорила женщина.
После долгих размышлений опытные друзья арестованного Нободипа решили, что дело приняло такой оборот исключительно из-за трусости старика. Несомненно, он был невменяем, когда стоял перед судом. Второго такого круглого дурака не найдешь во всем городе.
У Рамканаи началась нервная горячка. И этот глупый, вредный, бесполезный отец скончался, повторяя в бреду имя своего сына. А кое-кто из родственников — я не хочу называть их имен — сказал после смерти старика:
— Было бы лучше, если бы он сделал это немного раньше.