До семи лет она жила в старом некрашеном доме на заброшенной дороге, ответвлявшейся от Транион-пайк. Ее мать умерла, а отец обращал на нее мало внимания. Все время он проводил в разговорах и размышлениях о религии. Причисляя себя к агностикам, он был так увлечен оспариванием веры в бога, проникшей в сознание его соседей, что не замечал образа и подобия божьего в своей маленькой дочке, которая, полузабытая им, жила из милости то у одного, то у другого из родственников ее покойной матери.
Как-то раз в Уайнсбург приехал незнакомец, и он увидел в ребенке то, чего не заметил отец. Этот приезжий был высоким рыжеволосым молодым человеком, который почти всегда был пьян. Он часто сидел на стуле перед гостиницей «Нью Уиллард-хаус» в обществе Тома Харда, отца девочки. Пока Том ораторствовал, доказывая, что бога нет и быть не может, приезжий улыбался и подмигивал окружающим. Он подружился с Томом, и они много времени проводили вместе.
Незнакомец был сыном богатого кливлендского купца и приехал в Уайнсбург с определенной целью — отвыкнуть от пьянства. Он думал, что, если он порвет с собутыльниками и поселится вдали от больших городов, ему легче будет бороться с губительной страстью к вину.
Но его пребывание в Уайнсбурге не увенчалось успехом. От скуки он стал пить ещё больше. Ему удалось только одно — он дал дочери Тома Харда имя, полное значения.
Однажды вечером, еще не совсем оправившись после изрядного кутежа, приезжий брел, шатаясь, по главной улице городка. Том Хард сидел на стуле перед гостиницей, держа на коленях свою пятилетнюю девочку. Рядом с ними на широком тротуаре сидел молодой Джордж Уиллард. Приезжий плюхнулся на стул возле них. Он весь трясся, и когда он заговорил, голос его дрожал.
Был уже поздний вечер; городок и железная дорога, проходившая у подножья небольшой возвышенности, неподалеку от гостиницы, были окутаны мраком. Где-то вдали, с западной стороны, раздался продолжительный гудок пассажирского поезда. Проснулась и залаяла спавшая на мостовой собачонка. Приезжий начал что-то бормотать и произнес пророчество о судьбе девочки, сидевшей на коленях у агностика.
— Я приехал сюда, чтобы покончить с пьянством, — сказал он, и по его щекам заструились слезы. Он смотрел не на Тома Харда, а, наклонившись вперед, устремлял взгляд в темноту, словно там ему явилось видение. — Я бежал из города, чтобы излечиться, и не излечился. На это есть причина.
Повернувшись, он посмотрел на девочку, которая, выпрямившись, сидела на коленях у отца и тоже посмотрела ему в глаза. Приезжий коснулся рукава Тома Харда.
— Я привержен не только к пьянству, — сказал он.- Меня гложет и нечто иное. Мое сердце создано для любви, а любить мне некого. Это невыразимо тяжело. Вот почему нет для меня спасения, а люди не понимают.
Угнетённый печалью, он замолчал, однако новый гудок паровоза вывел его из оцепенения:
— Я еще не совсем изверился, нет, нет! Просто я топал не туда, где моя мечта могла бы сбыться, — хрипло проговорил он.
Он еще раз пристально посмотрел на ребенка и в дальнейшем стал обращаться только к девочке, совершенно не замечая ее отца.
— Вот будущая женщина, — сказал он, и слова его зазвучали серьезно и решительно. — Но наши пути не встретились. Она не пришла, когда я ее ждал. Может быть, моя мечта — это ты. Какой каприз судьбы — свести нас вместе в такой вечер, как сегодня, когда я уже горький пропойца, конченый человек, а она еще ребенок! Плечи приезжего затряслись, и когда он попытался свернуть папиросу, бумажка выпала из его дрожавших пальцев. Он рассердился и издал гневное восклицание.
— Все думают, что быть женщиной легко, легко быть любимой! Я-то знаю, что это неправда! — заявил он и снова обратился к девочке. — Я один это понимаю, — крикнул он. — Из всех мужчин в мире, может быть, я один!
Его взгляд снова устремился в даль темной улицы.
— Хотя мы с ней никогда не встречались, я знаю ее, — тихо сказал он. — Я знаю ее устремления и ее неудачи. Ее неудачи и делают ее близкой моему сердцу. После каждой неудачи в женщине появляется новая черта. У меня есть имя для этой новой черты. Я назвал ее ‘Тенди’. Я придумал это имя, когда был еще чистым мечтателем, до того как мое тело пропиталось пороком. Эта новая черта требует, чтобы женщина в любви оставалась сильной. Мужчины ищут в женщинах именно силу, но не находят ее.
Приезжий поднялся и повернулся к Тому Харду. Его качало из стороны в сторону, и казалось, что он вот-вот свалится, но вместо этого он опустился на колени, поднес ручки ребенка к своим пьяным губам и в каком-то экстазе стал их целовать.
— Будь Тенди, малютка, — уговаривал он её. — Будь сильной и мужественной, вот твоя дорога! Всегда дерзай! Будь храброй и не бойся любви! Будь чем-то большим, чем только женщина! Будь Тенди!
Он встал на ноги и, шатаясь, побрел по улице. А через день-два сел в поезд и вернулся домой в Кливленд.
После разговора у дверей гостиницы в этот летний вечер Том Хард отправился со своей дочкой к одной родственнице, куда ребенка пригласили на ночлег. Идя с девочкой по темным бульварам городка, отец уже забыл о пьяной болтовне приезжего и вернулся к мыслям о том, как бы найти неоспоримый аргумент для уничтожения в людях веры в бога.
Он назвал свою дочку по имени и та стала плакать.
— Я не хочу, чтобы меня так называли,- твердила она. — Я хочу, чтобы меня звали Тенди — Тенди Хард.
Девочка плакала так горько, что отец был тронут. Он старался утешить ее. Остановившись под деревом, он взял ее на руки и стал ласкать.
— Будь хорошей девочкой, успокойся, — говорил он.
Но она продолжала рыдать. С детским самозабвением она вся отдавалась горю, и ее голосок нарушал вечернюю тишину улицы.
— Я хочу быть Тенди! Я хочу быть Тенди! Я хочу быть Тенди Хард! — с плачем повторяла она, содрогаясь и всхлипывая, будто ей в самое сердце проникли образы, порожденные словами незнакомого пьяного человека.